Недавно я рассказывала о книге по выездке знаменитого берейтора Джеймса Филлиса, который 11 лет проработал в России в Офицерской кавалерийской школе. В этой школе училось немало выдающихся людей, и об одном из них я хочу рассказать.
Граф Алексей Алексеевич Игнатьев – отпрыск древних родов Игнатьевых и Мещерских. Его отец — Алексей Павлович Игнатьев был генералом, генерал-губернатором в Киеве, а потом в Иркутске. Он был убит эсером, но при таких обстоятельствах, что семья подозревала участие в убийстве охранки. Дядя — Николай Павлович — был генералом, государственным деятелем, знаменитым дипломатом. Это он подписал Пекинский договор 1860 года, который прирастил Россию значительными землями по реке Амур. В наше время это Приморский край и юг Хабаровского края. Мать Алексея Алексеевича происходила из древнего рода Мещерских — она была фрейлиной императрицы Марии Александровны и кавалерственной дамой ордена св. Екатерины.
Как и многие отпрыски генералов Игнатьев учился сначала в Киевском кадетском, а потом и в Пажеском корпусе, был пажом императрицы Александры Федоровны.
Алексей Алексеевич был блестящим офицером-кавалергардом, выпускником Академии генерального штаба и прекрасным танцором. Он участвовал в знаменитом костюмированном балу 1903 года, где все участники были в костюмах допетровских времен. Составить представление о бале можно и по фотографиям, и по знаменитой карточной колоде «Русский стиль» — она переиздается до сих пор (кроме карты «Король пик» все остальные карты имеют реальных прототипов, но вот Игнатьева на этой колоде карт все же не было).
Как великолепный танцор Игнатьев частенько бывал дирижером балов (это опытный танцор, на которого равняются другие и который регулирует все танцы и объявляет начало каждой фигуры). Правда, из-за этой обязанности однажды получил серьезное взыскание, потому что «слушатель Академии генерального штаба не имеет права выступать на балу без разрешения!».
Граф Игнатьев считал своим долгом служить России — и делал это и как воин, и как дипломат и разведчик. Как офицер он участвовал в русско-японской войне 1904-1905 гг. Потом служил военным атташе во Франции, Дании, Швеции и Норвегии, а потом опять во Франции.
Как он потом рассказывал в своих мемуарах «Пятьдесят лет в строю», не все оказывалось таким, каким выглядело вначале.
Париж, который в первые недели представился Игнатьеву обществом абсолютной свободы, оказался ничуть не меньше зарегулированным, чем известное графу русское общество — но по-другому:
«Не по одежке здесь встречали, а по визитной карточке, и не по уму провожали, а также по карточке, провожая гостя, в зависимости от его положения, или до края письменного стола, или до дверей кабинета, а подчас и до передней.Визитные карточки выполняют за границей самые разнообразные функции: хочешьполучить приглашение на обед — забрось визитную карточку и, если ты сделал этолично, а не через посыльного, загни один угол; если твой знакомый женат — загнидва угла; если хочешь получить место или работу — заручись визитной карточкойесли не министра, так хотя бы депутата. А уже под новый год запасись по крайнеймере сотней карточек для рассылки поздравлений. Без визитной карточки ты не человек».
Как заметил Игнатьев, военный атташе — это во многом официальный шпион, вот только искусству разведки и вообще сбора данных Игнатьева никто не учил. Все приходилось делать по наитию. И все же некоторую поддержку молодой дипломат получил — от итальянского коллеги. Итальянский полковник показал Игнатьеву свою картотеку и объяснил, какие полезные сведения можно получить из открытых источников — к примеру, из газет, вот только не столичных, а провинциальных:
«Столичных газет я не читаю, — объяснял полковник, — их изучают только дипломаты.Вырезки, на первый взгляд, ничего не говорят, но когда вы изо дня в день и изгода в год сопоставляете, делаете выборки, то порядок пополнения резервистамивыясняется. Французы так болтливы!».
А вот в Дании агентом Игнатьева стал француз майор Хэпп. Вот как писал о нем Алексей Алексеевич:
«Единственным и очень ценным осведомителем моим в Копенгагене оказался мой французский коллега, майор Хэпп. К сожалению, он не нравился моей жене из-за грязных ногтей и подозрительного цвета воротничка. Но за ним было то главное преимущество, что мать его была норвежкой, и это позволяло ему без словаря переводить тексты с любого из скандинавских языков. Сядет, бывало, Хэпп в засаленной пижаме за машинку и начнет без устали печатать.
«Два барабанщика. Три капрала. Один лейтенант. Один капитан. Шесть унтер-офицеров. Десять капралов...»
— Да кому это интересно, — спросил я своего коллегу, — знать, сколько капралов в датской обозной роте?
Хэпп обиделся.
— Это же самое главное, — объяснял он. — Это кадры, поймите, кадры.
«Так вот с чем недостаточно считались у нас в России», — про себя подумал я, и слово «кадры» приобрело для меня особое значение».
И, конечно, Игнатьев не только собирал сведения, но и усердно учил языки. Хочешь помочь своей стране — учи языки не только возможных союзников, но и потенциальных противников.
А во время Первой мировой войны на Игнатьева была возложена обязанность закупать вооружение во Франции. Для этой цели на его имя во французские банки было положено 225 млн франков золотом. Можете представить себе, какая это сумма в пересчете на современные деньги — миллиарды! Распоряжаться этой суммой Игнатьев мог единолично. Значение имела только его подпись и больше ничего.
И представьте себе, что началось после революции — сначала Февральской, а потом и Октябрьской!
Игнатьев был единственным человеком, который мог распоряжаться миллионами. Его обхаживали все — французское правительство, банкиры и промышленники, белые, собственная семья. Мать и брат уверяли, что семья имеет право на эти миллионы... Французское правительство обещало в обмен генеральское звание... Банкиры сулили огромные доходы... Эмигранты требовали денег на белое движение.
Игнатьев всем ответил «нет». Деньги принадлежали России.
От него отвернулась семья, а брат и вовсе пытался убить. Его проклинали эмигранты. Игнатьев был тверд. Он и сам не взял из этих денег ни одного франка, ни одного сантима. Проблемы заработка он решал трудом — выращивал на продажу шампиньоны.
Когда в 1925 году были восстановлены дипломатические отношения Франции и России, граф явился в советское посольство и передал все 225 млн. Советскому Союзу.
Игнатьев не мог сразу вернуться домой, до 1937 года он работал в советском торгпредстве и, куда ж без этого, не забывал и разведку — о Франции он знал очень много.
А в 1937 году продолжилась его служба уже на родине, как военного и преподавателя. Особое значение он уделял иностранным языкам. Военному необходимы иностранные языки — в этом он убедился по собственному опыту, как военного, так и дипломата-разведчика. Так что он стал сначала инспектором, а потом и старшим инспектором по иностранным языкам Управления военно-учебных заведений РККА, а еще начальником кафедры иностранных языков Военно-медицинской академии.
Как автор мемуаров, в 1940 году Игнатьев был принят в Союз писателей СССР. А во время Великой Отечественной войны Алексей Алексеевич оказался еще и великолепным публицистом. Так он вел активную работу в шведской прессе, противодействуя очень распространенной там нацистской пропаганде. А с октября 1942 года стал старшим редактором военно-исторической литературы Военного издательства НКО СССР.
В 1943 году Игнатьев стал генерал-лейтенантом. В 1947 году подал в отставку. Но до этого он немало сделал для нашей страны, и некоторые привычные нам вещи — это его заслуга.
К примеру, именно по его предложению в армию были возвращены погоны. И он первый заговорил о необходимости создания специальных военных учебных заведений для молодежи школьного возраста наподобие кадетских училищ. 17 апреля 1943 года он написал об этом письмо И. В. Сталину. Предложение было принято, училища в результате стали называть суворовскими, и их создали сразу девять.
Спросите: «А как же лошади? Вы же начали с лошадей, неужели лошади оказались для Игнатьева в прошлом?».
А здесь стоит вновь открыть страницы мемуаров генерала. Вот его впечатления от парада на Красной площади — первого парада, который он увидел по возвращению в Москву.
«Тра-тра-та-та-та...» — это наш старый, знакомый кавалерийский сигнал «Рысь». Неужели появившаяся у Исторического музея конница перейдет в рысь?
Перешла, и глаза впиваются в прекрасных коней, в отличную посадку комсостава. На рысях же проходит и артиллерия в конных запряжках: первая батарея на рыжих.
«Неужели вторая пройдет на вороных? Так и есть. А третья — на гнедых? Быть не может!» — думаю я. И радостно становится, что русские военные традиции сохранены.
Долгий и несмолкаемый грохот артиллерийских и танковых дивизионов, равно как и рокот воздушных птиц, возвращает меня к действительности, и хочется снять шляпу не только перед знаменами, заслуженными в боях, но и перед рабочими и техниками, превратившими мою родину из кабальной — в могучую, гордую, независимую от заграницы страну».
А в 1954 году последними словами умирающего генерала были слова: «Третий эскадрон, ко мне!»
В Нижегородской областной библиотеке мемуары Игнатьева есть — и не в одном экземпляре (Вф115959 хр, П90388 хр, П31451 хр, П31452 хр и др.).
А еще есть книги, где Алексей Алексеевич стал литературным персонажем. Но это уже другие истории.
Добро пожаловать в библиотеку!
четверг, 12 декабря 2024